Андрей ЗУБОВ, доктор исторических наук, профессор МГИМО, ответственный редактор двухтомника «История России. ХХ век»:
— Одна из самых ужасных страниц русской истории — Ленинградская блокада 1941—1942 годов. За год с четвертью в Северной столице России и в ее пригородах, не занятых врагом, погибло, большей частью от мучительной голодной смерти, около 1 миллиона мирных жителей. Долгое время официальная история воспевала подвиг ленинградцев. И подвиг действительно был — подвиг выживания, подвиг сохранения человеческого облика и достоинства в невероятных страданиях.
Этот подвиг совершили сотни тысяч людей — и те, кто дожил до снятия блокады в январе 1943 года, и те, кто не дожил. Но подвиг жителей огромного города не только не снимает, но, напротив, жестче ставит вопрос о том, по чьей вине случилась 16-месячная блокада Ленинграда, да еще с такими страшными последствиями.
По вине гитлеровской Германии? Безусловно. Германия начала войну против СССР, и потому все, что причинила война народам нашей страны, — на ее совести..
Но на то и существует собственное государство, чтобы обеспечивать защиту своего народа от врага «внутреннего и внешнего». И вот с этой главной своей задачей советское государство справилось отвратительно.
В той войне, которая получила название Великой Отечественной, Сталин и его подельники меньше всего думали о защите граждан страны, которую они смогли подчинить своей власти за четверть века до того. Думали они только о защите самих себя, собственной власти и собственной жизни. Народ был средством в этой защите. Средством, а не целью.
Так уж повелось у большевиков с самого 1917 года, такой остается, по сути, традиция их власти и по сей день. Не умея управлять государством, большевики еще до войны погубили армию; не умея воевать, допустили врага до стен Ленинграда и Москвы; не пожелав обеспечить международную правовую защиту миллионам пленных красноармейцев, обрекли их на гибель или чрезвычайные страдания.
Во время наступления вермахта советские вожди не смогли (или не захотели?) эвакуировать мирное население из Ленинграда, Сталинграда, Киева, Харькова, Минска. В оккупированной зоне это неумение (или нежелание?) обернулось ужасом Холокоста, в прифронтовых огромных городах — мучительной смертью для людей всех национальностей.
Петербургский историк Кирилл Михайлович Александров, прекрасно зная, что не все архивы, хранящие документы о трагедии блокады, открыты к сегодняшнему дню, - ставит в этой статье больше вопросов, чем дает ответов. Ответы на некоторые вопросы и ему, и другим историкам придется еще искать, дожидаясь рассекречивания правды о нас самих, о наших отцах и дедах.
Память о Ленинградской битве избирательна. Лишь немногие коллеги соглашаются с тем, что в августе—сентябре 1941 года противник практически сумел окружить войска целого фронта и прочно удерживать их в окружении в течение долгих месяцев.
Еще реже сегодня можно услышать, что прямую ответственность за колоссальную смертность и неописуемые страдания гражданского населения огромного города несут Сталин и высшая партийная номенклатура, включая руководителей ленинградских коммунистов во главе со Ждановым. Им принадлежала полнота власти, они располагали необходимыми средствами и полномочиями, чтобы предупредить или минимизировать гибель ленинградцев.
Старинная поговорка говорит: в ратном поле две воли. И если 18-ю армию вермахта привела к окраинам Ленинграда партия Гитлера, то ответственность за прорыв врага, благосостояние и безопасность миллионов горожан целиком лежит на партии Сталина. Ведь именно Коммунистическая партия громогласно и публично готовилась к большой европейской войне едва ли не с 1929 года.
По официальной версии, ради «безопасности города Ленина» Советский Союз совершил неспровоцированное нападение на Финляндию 30 ноября 1939 года, вероломно разорвав договор о ненападении. Ради разгрома любого империалистического агрессора «малой кровью и на его собственной территории» СССР на протяжении 1930-х годов производил вооружение в циклопических масштабах.
Но, несмотря на эту целенаправленную 12-летнюю подготовку, через два с половиной месяца после начала советско-германской войны Ленинград оказался в блокадных тисках между позиционными линиями немецких и финских войск. Так военно-политические решения большевиков-сталинцев, взявших на себя управление Россией, привели страну на грань гибели и предопределили судьбы ленинградцев.
Можно поставить три вопроса, имеющих непосредственное отношение к блокадной трагедии.
Первый. Все ли возможности по эксплуатации водного транспорта на Ладоге во время осенней навигации 1941 года, а затем автотранспорта на Дороге жизни использовала власть для ускорения эвакуации населения и увеличения запасов продовольствия в осажденном Ленинграде?
Марк Солонин произвел простые вычисления. В сентябре 1941 года в Ленинграде жители получили 2 млн 544 тыс. карточек. Для того чтобы на каждую карточку выдавать чистый, без примесей хлебный паек в 700—800 граммов, ежесуточный расход муки должен был составить примерно 1500 тыс. тонн, с учетом типового припека. Для доставки муки в таких объемах по Ладоге ежедневно требовались 5—7 барж с минимальной загрузкой.
К началу блокады Северо-Западное речное пароходство имело на Ладоге 5 озерных и 72 речных буксира, 29 озерных и около 100 речных барж. До 7 ноября 1941 года они доставили в Ленинград только 45 тыс. тонн продовольствия, преимущественно хлеба, при этом общие потери перевезенных грузов до 7 ноября 1941 года — по разным причинам, включая воздушные атаки противника, — составили менее 5%.
Описание всевозможных транспортных и технических сложностей во время навигации не объясняет главного факта — муки в блокированный город водным путем оказалось доставлено необъяснимо мало. И даже из этой малости продовольствие удавалось расхищать тоннами. 12 января 1942 года в сводке № 10042 Ленинградского УНКВД чекисты констатировали: «Начиная с третьей декады декабря месяца 1941 года продуктовые карточки населения Ленинграда полностью не отовариваются».
10 февраля 1942 года в сводке № 10198 сообщалось: «Населению в счет январских норм не отоварены продовольственные карточки по мясу, жирам, кондитерским изделиям. При потребностях в жирах на месяц для выдачи по карточкам в январе 1362 тонн населению не выдано 889 тонн». [65%] «Из положенных к выдаче 1932 тонн мяса не выдано 1095 тонн». [56%] «По кондитерским изделиям требовалось выдать по карточкам в январе 2639 тонн, не выдано 1373 тонны». [52%]
Военно-автомобильная дорога через Ладогу спасала человеческие жизни. Вместе с тем начальник Дороги жизни М.А. Нефедов записывал в самые страшные недели блокадного голодомора:
«10 декабря 1941. Бензин — острая проблема. 11 декабря 1941. Сплошной подвох с бензином. 22 декабря 1941. Лимитируют горючее. 1 января 1942. Положение с горючим снова стало очень острым. Парк стоит». В один вечер 15 декабря 1941 года на трассе Ленинград — Ладожское озеро — Бабаево стояло 120 автомашин из-за отсутствия горючего. Вызывают неизбежные вопросы противоречивые данные о грузоподъемности автотранспорта. В ноябре—декабре 1941 года в среднем в сутки через Ладогу перевозили 361 тонну грузов. А 31 марта 1942 года через Ладогу перевезли 6423 (!) тонны. Чем объяснить такую разницу?
Второй. Осенью 1941 года Финляндия, сохраняя дипломатические отношения с Великобританией и США, вела собственную войну — «войну-продолжение» — против СССР. Какие неофициальные дипломатические усилия в период осени 1941-го — зимы 1942 года предпринимал Сталин для того, чтобы добиться выхода Финляндии из войны и заключения советско-финляндского мирного договора, способного решительным образом изменить положение вымиравшего города?
Осенью 1941 года Великобритания и США, сохранявшие дипломатические отношения с Финляндией, оказывали серьезное давление на Хельсинки. Лондон угрожал объявлением войны. Вашингтон заявлял, что поражение Германии предрешит и судьбу Финляндии. В конце октября американцы даже пожелали узнать у финских дипломатов, каким образом могло бы состояться заключение мира между Финляндией и СССР.
В этой ситуации неформальное заявление Сталина через союзников о готовности пересмотреть условия Московского мирного договора 1940 года и территориальные итоги «зимней войны» при поддержке Вашингтона могло бы послужить основой для мирных переговоров и в конечном итоге облегчить положение ленинградцев. Сталин хотел, чтобы Финляндия вышла из войны, но не собирался давать ей какие-либо гарантии в будущем, тем более по поводу аннексированных в 1940 году районов.
Диктатор мало интересовался тем, как участие Финляндии в войне влияет на судьбу ленинградцев, и 16 декабря в беседе с британским министром иностранных дел Энтони Иденом Сталин заявил о необходимости восстановления советско-финляндской границы 1941 года. Понятно, что смысла выходить из войны в таких обстоятельствах финны не видели и продолжали держать блокаду города.
Третий. Можно ли было уменьшить смертность при условии отказа партийной и советской номенклатуры от привилегированного снабжения продовольствием, размеры и качество которого по-прежнему остаются малоизвестными?
Жесткая стратификация продовольственного снабжения вела к разной смертности в разных группах населения. По свидетельству 1-го секретаря Ленинского райкома ВКП(б) А.М. Григорьева, «из состава аппарата райкома, Пленума райкома и из секретарей первичных организаций никто не умер». В соответствии с постановлением Ленинградского исполкома от 17 декабря 1941 года ужин секретарям райкомов ВКП(б), председателям райисполкомов и их заместителям отпускался без зачета продовольственных карточек.
В I квартале 1942 года в умиравшем городе можно было получить шоколадный торт, мясо, белый хлеб, масло, курагу, печенье… Все лишь зависело от того, насколько ценной считала власть жизнь того или иного ленинградца.
Инструктор отдела кадров Ленинградского горкома ВКП(б) Н.И. Рибковский, вступивший в должность в декабре 1941 года, в марте 1942 года отправился поправлять здоровье в горкомовский стационар в поселке Мельничный Ручей. Вот его записи: «Каждый день мясное — баранина, ветчина, кура, гусь… колбаса, рыбное — лещ, салака, корюшка, и жареная, и отварная, и заливная. Икра, балык, сыр, пирожки и столько же черного хлеба на день, тридцать грамм сливочного масла и ко всему этому по пятьдесят грамм виноградного вина, хорошего портвейна к обеду и ужину».
Нравственных мук и терзаний «люди I категории» не испытывали. Они берегли свои жизни для партии. И партия, в свою очередь, берегла жизни «настоящих большевиков».
А в это время голод терзал и опустошал город. Противник, получавший информацию о ситуации зимой 1941—1942 годов, констатировал: «Часто трупы даже не вывозят из квартир, а оставляют их в неотапливаемом помещении. В бомбоубежищах часто находят умерших, которых также не вывозят. Показательным является и то, что в неотапливаемых помещениях, коридорах и во дворе Александровской больницы находится 1200 трупов. Уже в начале января число умерших от голода и холода составляло 2—3 тыс. человек в день.
В конце января в Ленинграде ходил слух о том, что ежедневно в городе умирает уже 15 тыс. человек, и в течение последних трех месяцев от голода умерло уже 200 тыс. человек. Эта цифра по отношению к общей численности населения также не является слишком высокой. Однако следует принимать во внимание, что количество жертв с каждой неделей будет быстро расти, если сохранятся внешние условия (голод и холод)… Больше всего от голода страдают дети, особенно маленькие, которым просто нечего есть».
Распространенные представления о недостаточных запасах продовольствия и объективных трудностях снабжения 3-миллионного города мы должны согласовывать с ныне доступными сведениями о результатах борьбы органов НКВД с расхитителями и мародерами, совершавшими свои преступления в Ленинграде. В умиравшем городе процветали в чудовищных масштабах спекуляция и воровство, которыми занимались тысячи людей, использовавших служебное положение. Тоннами исчезало продовольствие (хлеб, крупы, мука, сахар и др.).
Следовательно, оно поступало в столовые, магазины, на склады, базы. О ценах на черном рынке докладывали в Москву руководители Управления НКВД по Ленинградской области: по состоянию на 25 декабря 1941 года: хлеб (100 г) — 30 рублей, масло (100 г) — 70—80 рублей, сахар (100 г) — 30 рублей, мясо (кг) — 200 рублей, конина (кг) — 150 рублей, картофель (кг) — 60 рублей, чай (50 г) — 60 рублей, шоколад (100 г) — 130—160 рублей, папиросы «Беломорканал» (пачка) — 10 рублей. За часы давали 1,5 кг хлеба, за сапоги в хорошем состоянии — 3 кг. Следовательно, было чем торговать.
За время с 1 октября по 25 декабря 1941 года в Ленинграде органы НКВД арестовали 1524 крупных спекулянта, расхитивших, по официальной оценке, 192 тонны продовольствия. В январе 1942-го — еще 657 человек, итого за 4 месяца — 2181. За период с июля по ноябрь 1942 года — 1642 человека. Лишь в сентябре—декабре 1942 года у арестованных расхитителей сотрудники НКВД изъяли более 2,3 млн рублей, облигаций на сумму более 500 тыс. рублей, золотых монет на сумму 4095 золотых рублей, более 12,5 кг золотых изделий, 206 золотых часов и почти 13 тонн продовольствия.
Кроме мародерства и хищений на ситуацию с продовольственным снабжением ленинградцев негативно влияла и бесхозяйственность — неизлечимая язва сталинского государственного капитализма. Так, в спецсообщении № 1030 НКВД от 11 января 1943 года подчеркивалось, что при обследовании неприкосновенных запасов, хранившихся в 65 специальных помещениях, в 39 из них, «ввиду непригодности кладовых, несоблюдения требований санитарного надзора и неприятия своевременных профилактических мер», — обнаружилась порча продовольствия грызунами, плесень и приход продовольственных товаров «из-за плохого хранения в негодное состояние».
В магазине № 82 в Октябрьском районе на каждые 100 г гороха (партия почти в 2,7 тонны) приходилось «10 экземпляров клеща». В Выборгском районе в магазине № 47 большую часть сухарей (партия почти в 4 тонны) погрызли и повредили крысы. Продукты мокли от сырости и покрывались плесенью. Отдельные примеры позволяют предполагать, что речь идет о многих утраченных тоннах — и это происходило в критической ситуации, когда спасение человеческой жизни зависело от лишних 200 граммов хлеба.
Смерть от голода наступала не только медленно, но и мучительно. Крайняя степень отчаяния, граничившая с безумием, порождала людоедство. Эта страшная форма человеческой деградации не была новой в Советском Союзе. Зимой и весной 1933 года, во время Голодомора, сотрудники ОГПУ неоднократно докладывали о том, как каннибализм принимал даже внутрисемейные черты, когда родители убивали младших, чтобы прокормить старших. Но кто из современников бурных событий эпохи мог представить каннибализм в «столице трех революций»?
С декабря 1941 по декабрь 1942 года за употребление в пищу человеческого мяса в Ленинграде органы НКВД арестовали 2065 человек. По состоянию на июнь 1942 года из 1965 человек, чьи дела были рассмотрены, 586 человек осудили к расстрелу; 688 получили разные лагерные сроки; судьба остальных 691 неясна. Несколько сот случаев каннибализма попали в поле зрения органов, но, скорее всего, зафиксированы не все. Более всего арестованных оказалось в страшном феврале 1942 года — 612 человек.
Сколько человеческих жизней унес голод во время Ленинградской блокады? По официальной версии комиссии Ленинградского горисполкома (1945), во время блокады в черте города погибли 649 000 человек (632 253 от голода и 16 747 — от бомбардировок и обстрелов). В феврале 1942 года, в разгар голода, в Ленинграде было выдано чуть более 2,1 млн карточек. Органы НКВД зафиксировали за октябрь—декабрь 1941 года 67 994 смерти, а в 1942-м — 463 749, итого: 531 743.
Вместе с тем учет умерших и погибших во время блокады был весьма неполным, особенно среди беженцев, прибывших в город летом 1941 года. От голода умирали многие эвакуированные — и на этапах эвакуации, и в тылу, а от последствий дистрофии — горожане, остававшиеся в городе в 1943—1945 годах. Дистрофией страдали более 85% ленинградцев.
Поэтому суммарные оценки жертв Ленинградской блокады исследователями очень разнятся и колеблются в диапазоне от 800 тыс. до 1,4 млн человек, включая все категории погибших. Страшную цифру — 1 миллион — мы можем считать наиболее близкой к истине. В абсолютном большинстве — это жертвы голода, бывшего результатом не только военных достижений Гитлера, но и государственного «гения» Сталина.
Человеческое измерение блокадной трагедии предполагает и частное измерение подвига. Самое короткое свидетельство о блокаде, услышанное автором много лет назад, прозвучало сухо и обыденно: «А в нашей семье кота не съели».
Вершиной ленинградского подвига стала неравная и зачастую одинокая борьба за жизнь — не только ради спасения себя и близких, но и ради сбережения личного достоинства и самостояния. Ради сознательного или невольного сохранения образа Божия в человеке.
