Консервативная волна в современной России и неразрывно связанное с ней усиление антизападничества и изоляционистских тенденций обусловлено не только желанием власти натравить «молчаливое большинство» на оппозицию.
Дело и в разочаровании Владимира Путина во внешнеполитическом курсе, который проводился под его руководством, начиная с 2000 года.
Задачей Путина было включить Россию в «клуб избранных» — в число стран, оказывающих решающее влияние на мировые процессы. Надо сказать, что еще при Борисе Ельцине она вошла в G8, но «сидела» там на «приставном стуле» — основные проблемы предварительно обсуждались «семеркой», а затем уже к официальным ритуалам допускалась Россия.
При Путине Россия впервые председательствовала на саммите G8, проходившем в только что отреставрированном Константиновском дворце, символизировавшем преемственность его режима с имперской Россией, к символам которой президент относится с вниманием (вспомним хотя бы установку памятника Петру Столыпину у Дома правительства, инициированную Путиным в период его премьерства).
Напомним, что Российская империя была закономерной частью системы европейских коалиций, будь то реакционный Священный союз или Антанта, в которой монархический Петербург взаимодействовал с республиканским Парижем.
Кроме того, Путину, к которому на Западе изначально относились с подозрением как к бывшему чекисту (некоторые тамошние аналитики напоминали, что чекисты бывшими не бывают), удалось выстроить не просто позитивные, но и дружеские отношения с тремя из семи своих коллег по «восьмерке».
В результате Жак Ширак стал лауреатом Госпремии России, Герхард Шрёдер — академиком (за книгу мемуаров) и, что еще приятнее, ответственным за продвижение проекта «Северный поток». Сильвио Берлускони ни академические лавры, ни премии не нужны — он просто стал «другом Сильвио», готовым взять на себя функции адвоката Путина в «деле ЮКОСа».
При этом «друзья» пошли навстречу Путину по всем неудобным для него вопросам — Чечня, Ходорковский, госконтроль над СМИ, зажим оппозиции. Если бы Магнитский умер в следственном изоляторе где-нибудь в 2003-2004 годах, его смерть, скорее всего, была бы малозначительной историей, о которой помнили бы только родственники и коллеги покойного.
Разумеется, дело было не только в обаянии Путина и уступчивости его западных коллег. Субъективный фактор в политике играет немалую роль, но преувеличивать его значение не стоит (иначе можно рассуждать в логике романов Дюма-отца). Россия до кризиса 2008 года была страной с высокими темпами роста, которые влияли на приоритеты не только зарубежных политиков, но и, например, российского среднего класса, который в большинстве своем спокойно воспринимал самые одиозные действия власти по разгрому оппозиции.
Ощущение, что Россия вновь становится сильным мировым игроком, сыграло с властью дурную шутку — она действительно посчитала, что может добиваться всего, не меняясь, не адаптируясь к современным вызовам. Это мир (страны-партнеры Путина по «восьмерке») должен прогнуться под Россию, признав правоту ее политического выбора, согласившись с тем, что демократия может быть совместима с авторитарными методами «ручного управления». Ведет же себя мир крайне осторожно в отношении своей «мастерской» — Китая, несмотря на резкую критику внутренней политики Пекина со стороны правозащитников.
В последние годы ситуация принципиально изменилась. Кризис 2008-2009 годов прервал бурный экономический рост и рассеял многие иллюзии (в том числе и российского среднего класса). Российский ВВП в 2012 году вырос на 3,5% — прекрасный результат для любой европейской экономики, но явно недостаточный для амбициозного развивающегося рынка (для сравнения — ВВП Китая в том же, не самом удачном для страны году увеличился на 7,8%).
Европейские «друзья» Путина покинули власть — лишь Берлускони пытается вернуться, но рейтинги его партии не выглядят особо оптимистичными (да и комплименты в отношении Муссолини в современной Европе звучат экзотично). С новыми лидерами личностные отношения Путину выстроить не удалось (Обама предпочитал общаться с Медведевым — разумеется, до сентября 2011 года, но для Путина это не лучшая рекомендация).
Нестабильность мировых нефтяных цен делает рискованной ставку на этот сырьевой ресурс. А сланцевая революция и замедление экономического развития Европы (основного клиента России) серьезно снизили роль российского газа как мощного внешнеполитического инструмента. Российская власть может оказаться в той же ловушке, в которую попал боливийский президент-популист Бельсу, сделавший в 50-е годы позапрошлого века ставку на сверхдоходы от хинной корки, которую продавали в Европу для изготовления лекарства от малярии.
Но государство накопило такие запасы этого сырья, что они могли быть реализованы разве что из-за малярийной эпидемии в Европе. Однако таковой не случилось, и амбициозные планы рухнули. С теми или иными вариациями подобные истории происходили с различными сырьевыми странами — в том числе и с СССР в конце 80-х годов.
Соответственно, и рост мирового влияния России, бывший гордостью Путина, оказался во многом временным. Если в 2003 году американцам по поводу иракской войны оппонировала ситуативная коалиция Москвы, Берлина и Парижа, то сейчас в сирийском конфликте Россия оказалась в изоляции в G8. Раскрутка «дела Магнитского» связана не только с влиянием Браудера и общественных организаций, но и с ослаблением позиций страны.
Вряд ли можно себе представить создание условий для исключения из мировой элиты любого представителя китайского истеблишмента — а таким исключением как раз и является запрет на въезд в США, страну, которая, несмотря на все негативные прогнозы, остается мировым лидером, хотя и склонным при Обаме делить бремя с европейскими союзниками. Россия все более воспринимается на Западе не как перспективный партнер, которого не стоит лишний раз раздражать, а как страна с архаичной экономикой и не менее «отстойной» политической системой, не имеющая в таком виде длительных перспектив.
В этой ситуации Путин оказался перед выбором — или отступить, признав кризис прежнего курса. Или, напротив, «закрутить гайки», посчитав, что курс был выбран правильно, а проблемы связаны с посторонними факторами (происки Запада, слабость Медведева как президента и др.), которые нужно преодолеть. Отказ от прежнего курса означал бы демонтаж — пусть постепенный — созданного Путиным режима, что для него совершенно неприемлемо, как политически, так и психологически.
Поэтому был выбран реакционный вариант, связанный со стремлением не идти на уступки, а, напротив — максимально возможно «заострить» те составляющие путинского режима, которые принципиально расходятся с западным мейнстримом.
Отсюда и серия законов и проектов, формальных и неформальных решений о защите нравственности и традиционных ценностей, которые сопровождают резкое ухудшение российско-американских отношений — внешняя политика тесно связана с внутренней. Кстати, очевидно и снижение интереса Путина к международным мероприятиям с участием западных лидеров, включая отказ поехать на саммит G8 в прошлом году.
Путину нечего сказать нынешним западным лидерам — и он прекрасно знает, что они ему не скажут ничего оптимистичного. Другое дело, что изоляционизм при снижающихся темпах роста, сырьевой экономике и конфликте с наиболее динамичными слоями собственного общества является тупиковым вариантом развития, хотя некоторое время по этому пути и можно идти — как свидетельствует все тот же печальный советский опыт.
