Следственный комитет и ФСБ, как армия и флот, единственные союзники монарха, поэтому их аппетиты будут удовлетворять за счет бизнеса.
Предложенный президентом новый-старый порядок возбуждения налоговых дел означает возвращение следственным органам полномочий, которые сравнительно недавно были закреплены за налоговыми инспекторами и арбитражными судами.
Это обычно трактуют как еще один гвоздь в гроб медведевской либерализации. Формально все так, но это решение в ряду себе подобных позволяет сделать и более интересные выводы о том, что происходит с нашей страной и кому в ней принадлежит власть.
Власть государства — это всегда вопрос собственности и ее защиты. Аппарат легального насилия, включающий в себя законодательство и в правовом государстве ему подчиненный, — важнейший, но все же только атрибут, позволяющий контролировать собственность. Это верно не только для либеральных теорий, но и для авторитарных практик.
Вспомним, например, эволюцию советского государства. «Продразверстка» — это банальный грабеж оккупационной армии, национализация и коллективизация — уже решение вопроса о собственности, а «закон о трех колосках» и более поздняя деятельность ОБХСС — инструменты контроля. То, что собственник и аппарат принуждения в данном случае совпадают, только подчеркивает верность концепции.
Не менее быстро менялась и современная Россия. Кооперативное движение в СССР возникло хотя и в рамках нового «либерального» законодательства, но в той сфере, которая долго признавалась незаконной и такой де-юре была. И стоит ли удивляться, если вместе с капиталом нишу заполнил криминал? На ранних этапах тесно связанный в том числе с диаспорой КГБ — почитайте хотя бы Марину Салье. Тоже типичная история: в условиях, когда не решены вопросы ни с властью, ни с собственностью, все в свои руки берут анархисты.
Постепенно сформированный и сконцентрированный первоначальный капитал смог взять в свои руки власть, выиграв для Ельцина президентскую кампанию. И тут же показал заинтересованность в восстановлении аппарата государственного принуждения, начав, кстати, с «приручения» судов, которые с тех пор и стали инструментом не защиты прав собственности, а администрирования процедуры их перехода от слабого игрока к сильному. Менты и прочие силовики были на подтанцовках, слившись и скооперировавшись с потерявшим статус гегемона криминалом.
Поэтому не надо считать приход к власти Путина ошибкой Ельцина и Березовского. Путин был к месту исторически, как человек, все понимавший и про бизнес в том виде, в котором он был тогда в России, и про аппарат принуждения. Вспомним равноудаление олигархов, либеральные реформы «по Грефу», некоторое усмирение феодальной вольницы, принятие разрешающих вопросы о собственности законов, в том числе нескольких кодексов. Активно шла приватизация недвижимого имущества частными лицами.
Даже такие уродливые явления, как рейдерство, работали в общей логике: аморфные юридические конструкции, такие как сельхозпаи или неделимые акции трудовых коллективов, уступали место нормальному праву собственности, возникшему, конечно, с нарушением закона, но принадлежащему людям, умеющим и готовым это право защищать. В общем, все шло к плавному переходу из эпохи первоначального капитала к нормальному капитализму.
Кстати, в 2003 году была ликвидирована налоговая полиция. Тоже знак: государство перестало рассматривать предпринимателей как априорных преступников.
Логичным продолжением стал бы приход капитала во власть уже не через черный ход закулисных договоренностей, а напрямую, через своих представителей на выборах. Если бы Путин тогда позволил совершиться этому переходу, он, пожалуй, стал бы одним из самых успешных правителей в российской истории. Но между почетным местом в будущем учебнике и сохранением собственной власти он выбрал второй вариант.
Это было контристорично. Власть стала опираться на саму себя, точнее, воспарила в воздухе: аппарат принуждения обрел самостоятельное бытие, которое возможно только в паразитической форме. Все, что было потом: «дело ЮКОСа», массовый налоговый террор, товарное рейдерство, «капитализм друзей», госкорпорации, офшоризация экономики, сочинская Олимпиада — следствие одного стратегически ошибочного решения.
История предоставила еще один шанс, упущенный 24 сентября 2011 года. Если бы Путин не решил повториться в качестве президента, его клан оставался бы сильнейшим, но не единственным в стране, и мы вернулись бы к нормальной траектории за пять-семь лет. Новый выбор, однако, оказался хуже прежнего.
Место «коллективного Путина» занял лично Владимир Владимирович. А у абсолютного монарха не может быть союзников, кроме, конечно, армии и флота, а в нашем случае — ФСБ и Следственного комитета. Чтобы не утратить хотя бы их лояльность, людей нужно кормить, ведь на борьбе с политическими оппонентами можно заработать звезды, но не деньги.
Так что налоговые дела — это кормление, отданное лихо показавшему себя СК. Удобное уже тем, что распределено по всем регионам и по всем уровням: можно брать сообразно чину. И много брать, кстати.
Это решение ситуативное, и других пока не будет. Драма новейшей российской истории в том, что ответ на вопрос «если не Путин, то кто?» мы получим с помощью таких релятивистских механизмов, как дворцовый переворот или низовой бунт. И все придется начинать заново.
