Пятнадцать миллиардов долларов, которые Путин отписал Украине, — популярнейшая тема последних дней. Решение выделить деньги из Фонда национального благосостояния на покупку рискованных украинских гособлигаций только выглядит абсурдным — оно прекрасно вписывается в управленческую логику Путина.
Подкуп и принуждение были основными инструментами в менеджерском арсенале Путина с самого начала его правления, и по тому, как эти инструменты использовались, его можно разделить на несколько этапов.
Первый этап — «фаза раздачи»
Высокие цены на нефть и газ превращались в быстрый рост потребления и уровня жизни, вместе с которыми вполне ожидаемо росла и удовлетворенность населения. На этом этапе удовлетворенность была основным источником популярности Путина и основой его власти. Насилие применялось точечно - в отношении некоторых представителей элиты и крупномасштабно в Чечне.
На всю страну и на все население принуждение не распространялось, но там, где оно применялось, оно не ограничивалось ничем. Уже в это время Путин показал, что если он применяет насилие, то готов делать это без церемоний и без оглядки на общественное мнение. То, что при наличии энергетических сверхдоходов государство ничего не делало для диверсификации экономики и существенного инфраструктурного развития, тоже вполне логично.
Путин никогда не был заинтересован в экономическом разнообразии, наоборот, последовательно превращал государство в монопольный источник богатства: если уж деньги — главный инструмент управления, то лучше сконцентрировать их все у себя.
Второй этап — «фаза сохранения»
Даже стабильно растущие доходы не обеспечивают столь же стабильного роста удовлетворенности — тут можно вспомнить хоть пресловутую пирамиду Маслоу, хоть любую из современных «теорий счастья». В действительности рост доходов замедлился, а после кризиса 2008 года вообще прекратился или даже сменился падением.
Падение доходов компенсировалось развитием легкодоступных (хотя и очень дорогих) потребительских кредитов и ипотек, которые позволили «отложить» момент резкого падения уровня жизни. К этому времени государство в значительной степени монополизировало и насилие, вытеснив и ассимилировав могущественный в 1990-е криминал. Демилитаризация, которая сопровождалась «развалом армии», закончилась, в оборонную сферу потекли большие деньги.
К этому времени государство окончательно укрепилось в качестве основного источника денег и основного работодателя и стало отчетливо перераспределять свои траты в пользу силовиков. Доходы в секторе принуждения (у военных, полицейских, судейских, чиновников) растут очень существенно, а в инфраструктурных сферах (медицине, образовании, культуре) поддерживаются на уровне недопущения бунта.
Чечню, где проблемы не удалось решить при помощи насилия, заливают деньгами. Политическая жизнь полностью уничтожена и в рамках официальных институций, и в неформальной сфере, при этом СМИ (за исключением ТВ, локальных и, наоборот, крупнейших газет) остаются относительно свободными. На этом этапе государство начинает предпринимать попытки «нематериальной мотивации»: усиливается патриотическая риторика, реанимируется брежневский культ Великой Отечественной войны.
Третий, текущий этап — «фаза отъема»
Государству не хватает денег на содержание аппарата принуждения и элиты. Население недовольно, и нет ни шансов задобрить его деньгами, ни денег, чтобы даже попытаться. Государство, к этому времени окончательно приватизированное узкой группой людей во главе с Путиным, переходит к конфискационным мерам.
Эти меры применяются и на макро-, и на микроуровне - от изъятия пенсионных накоплений до введения платной парковки, повышения штрафов, налогов, пошлин и т. д. Бюджетные траты на здравоохранение, образование и социальную сферу резко сокращаются, увеличиваются траты на оборону.
Резко возрастает уровень государственного насилия, проводятся показательные процессы в отношении частных лиц, принимавших участие в ненасильственных протестных акциях — от Pussy Riot до «Болотного дела». Государство ужесточает контроль за информацией (от прямой цензуры СМИ до законов о «защите детей от вредной информации») и открыто, хоть и очень неуклюже, пытается ввести государственную идеологию (РПЦ, единый учебник истории, повышение градуса пропаганды в государственных СМИ, «сакрализация власти»).
Впервые после распада СССР государство пытается прямо контролировать личную жизнь граждан. Патриотическая пропаганда вполне годится в качестве инструмента мотивации, но по силе воздействия и охвату аудитории она все же не сравнится с растущими доходами. К тому же она, как и деньги, в какой-то момент перестает быть эффективной.
Чтобы идеология продолжала мотивировать, необходимо постоянно повышать градус пропаганды, поэтому от создания образов врагов неизбежно придется переходить к созданию самих врагов. Потенциал внутренних врагов (мигранты, либералы, «креативный класс», гомосексуалы) еще не исчерпан, но внешние враги всегда намного эффективнее.
Во внешней политике России уже произошел принципиальный перелом. После войны с Грузией деньги и энергоносители (что по сути то же самое) больше не являются для Путина основными инструментами международных отношений — он готов применять грубую силу и за границей. Сейчас Путин попытался при помощи денег остановить выход Украины из своей сферы влияния. Возможно, сейчас ему и удалось отложить свержение Януковича и сближение Украины с ЕС, но, скорее всего, эффект от этой траты будет недолгим.
Дальше деньги не помогут. Кажется, нет ни одной причины, которая по-настоящему помешала бы Путину ввести на Украину войска. Сейчас, когда популярность Путина обеспечивается только пропагандой, денег все меньше, а основным инструментом управления стало прямое насилие, война — самая логичная мера по укреплению власти.
Возможно, издержки от введения войск на Украину покажутся все-таки слишком высокими, и военный конфликт будет развязан на какой-нибудь более безопасной территории. Внутри страны, подальше от Европы. Но, судя по тому, как развиваются события, России в ближайшем будущем войны не избежать.
